Как "…говорит наука" захватила власть в климатических дискуссиях - и почему она сбила нас с пути
"Наука хороша тем, что она истинна, независимо от того, верите вы в нее или нет". - Нил деГрасс Тайсон. Утешительна мысль о том, что наука истинна, независимо от того, принимает ее человек или нет. Такой образ мышления, поддерживаемый известным ученым и защитником науки Нилом деГрасс Тайсоном, предполагает, что в неопределенном мире, где часто происходит столкновение убеждений, наука может быть арбитром истины.
К сожалению, объективного арбитра истины не существует. Хотя "говорит наука" может быть точной для ограниченного круга фундаментальных вопросов, она просто не применима к большинству сложных решений, с которыми сталкивается современное общество. Именно поэтому так тревожно, что эта фраза стала привычной приставкой в дискуссиях об изменении климата.
Не секрет, что ссылка на особый авторитет науки может быть мощным риторическим приемом, создающим контраст между научно мыслящими героями и их догматически невежественными антагонистами. Неудивительно также, что политики и политические движения часто используют эту тактику. "Я верю в науку", - заявила Хиллари Клинтон под гром аплодисментов во время своей речи в 2016 году, принимая номинацию своей партии на пост президента. "Я верю, что изменение климата реально, - продолжила она, - и что мы можем спасти нашу планету, создав миллионы хорошо оплачиваемых рабочих мест в сфере чистой энергетики". Последовавший за этим "Марш за науку" стал платформой для оппозиции администрации Трампа, а популярный плакат с надписью "В этом доме мы верим... Наука - это реальность" по-прежнему красуется во многих американских дворах.
Но что говорит наука о спасении планеты с помощью хорошо оплачиваемых рабочих мест? Или о том, должен ли Трамп быть президентом? Почти ничего. А что она говорит о том, как мы должны решать проблему изменения климата? Только немного больше.
Сначала о том, что нам говорит наука: изменение климата - это реальный побочный эффект усилий человека по получению энергии - основы нашего материального благополучия - путем сжигания ископаемого топлива. Мы знаем, что вокруг нас имеется достаточное количество ископаемого топлива, и если сжечь его все, то за тысячи лет глобальная температура может повыситься более чем на 10°C по сравнению с доиндустриальным уровнем. Мы понимаем, что такие масштабы и темпы изменений могут сравниться только с такими катастрофическими событиями, как вымирание в конце мелового периода, которое привело к гибели динозавров, а также около 75% всех видов на планете.
Но мы также знаем, что материальное благополучие человека в корне зависит от наличия и доступности энергии, и за последние несколько столетий человечество убедилось, что сжигание ископаемого топлива является особенно эффективным способом получения этой энергии. В самом крайнем гипотетическом случае, когда выбросы парниковых газов прекращаются немедленно (т.е. в течение нескольких недель или месяцев), мы знаем, что мировое экономическое производство и торговля могут остановиться, а базовое обеспечение продовольствием, водой и защитой от стихии окажется недоступным для значительной части населения планеты.
Таким образом, большинство людей согласятся с тем, что мы хотели бы избежать как последствий сжигания всех видов ископаемого топлива, так и последствий немедленного отказа от него. Короче говоря, здесь актуален принцип "золотая середина".
Сторонники климатических действий часто утверждают, что, согласно научным данным, мы уже прошли эту точку и поэтому необходимо начать очень быстрый переход от нынешних энергетических, промышленных и сельскохозяйственных систем, чтобы к 2050 г. выбросы парниковых газов были равны нулю, а потепление на планете не превысило 1,5°C. В мире корпоративного устойчивого развития такие цели даже называют научно обоснованными.
С этой точки зрения, очевидная неспособность человечества в полной мере реализовать научно обоснованные цели является упреком в адрес наших систем управления и самой человеческой природы. Медленный, по сравнению с рекомендуемым, прогресс в области декарбонизации должен означать, что политики подкуплены, а мы как вид эгоистичны, близоруки и склонны к отрицанию науки. Но действительно ли наука диктует оптимальную скорость и путь к декарбонизации? Нет.
Не существует единой структуры под названием "Наука", к которой можно было бы обратиться за таким предписанием, и даже если бы она существовала, то не смогла бы объективно и окончательно взвесить все "за" и "против" различных вариантов действий для разных людей, обществ и видов в пространстве и времени, чтобы прийти к такому выводу. Таким образом, лучшее, на что мы можем надеяться, - это то, что уже существует: беспорядочный процесс принятия решений, в котором избранные лидеры под влиянием множества заинтересованных сторон пытаются определить разумную политику и действия.
ChatGPT вошел в чат (простите за тавтологию)
В дискуссиях экологов фраза "говорит наука" часто используется для обозначения совокупности научных данных и исследований, подтверждающих те или иные экологические аргументы или точки зрения. Экологи часто используют эту фразу для того, чтобы подчеркнуть важность опоры на достоверные, рецензируемые научные данные при принятии решений в области экологической политики, а также для опровержения аргументов, не поддерживаемых научным сообществом.
Например, в контексте изменения климата эколог может сказать: Сжигание ископаемого топлива вызывает повышение температуры на Земле, что приводит к опасным и потенциально необратимым последствиям для окружающей среды – говорит наука". Используя фразу "говорит наука", оратор подразумевает, что его аргументы основаны на прочном фундаменте научных данных и исследований, а не просто являются предметом личного мнения или политической идеологии.
Выражение "говорит наука" используется для утверждения важности принятия решений на основе фактических данных в условиях противоречивых мнений и конфликтующих политических или идеологических интересов. Она также используется для того, чтобы подчеркнуть роль науки в обосновании и принятии политических решений, имеющих важные экологические последствия, а также для того, чтобы подчеркнуть необходимость прозрачности, точности и беспристрастности в использовании научных данных в экологических дискуссиях.
Что же такое наука?
Чтобы понять, почему наука не может принимать за нас самые важные решения, необходимо вспомнить, что такое наука и какие виды знаний входят в ее состав. Согласно самым строгим определениям, научный метод предполагает проведение наблюдений, формирование гипотез о причинах, лежащих в основе этих наблюдений, а затем тщательную разработку экспериментов для проверки достоверности гипотез. Наиболее сильные гипотезы, которым присваивается статус более или менее истинных, - это те, которые на сегодняшний день выдержали все попытки их фальсификации.
К сожалению, круг вопросов, в которых можно провести аккуратную проверку четких гипотез, достаточно узок и, как правило, ограничивается фундаментальными аспектами физики, химии и биологии. За пределами этих типов вопросов то, что называется "наукой", обычно напоминает индуктивное умозаключение, которое проводит детектив: у вас есть некоторые улики и подсказки, и вы пытаетесь собрать общую историю, которая в наибольшей степени соответствует этим уликам.
Однако такой стиль рассуждений может быть слабым, если специалист не готов позволить доказательствам приводить его к любым выводам. Рассмотрим пример Галилея. Его тщательные наблюдения, казалось бы, указывали на гелиоцентрическую модель космоса, а не на геоцентрическую, которой придерживалась католическая церковь. Однако многие астрономы и математики его эпохи, не имея возможности проверить неопровержимые гипотезы, с тем же успехом отстаивали сложные системы "эпициклов и деферентов" - кругов внутри кругов, которые объясняли видимые движения планет и других небесных тел, сохраняя Землю в центре Вселенной.
По мере проведения все новых и новых наблюдений становилось все более очевидным, что гелиоцентрическая модель более изящно и просто объясняет движение планет, и она в значительной степени победила на этих основаниях. Но урок остается в силе: когда существует несколько возможных интерпретаций одних и тех же наблюдений, предпочтения и предубеждения детектива могут играть большую роль в его выводах. Это может быть заложено в наши рассуждения на фундаментальном уровне. Так, ученые-когнитивисты Хьюго Мерсье и Дэн Спербер утверждают, что человеческие рассуждения, скорее всего, развивались не для того, чтобы ориентировать нас на истину, а для того, чтобы убеждать других в своих собственных предпочтительных взглядах.
На практике это означает, что когда мы как вид (и ученые не исключение) сталкиваемся с доказательствами, соответствующими нашим предпочтительным взглядам, мы обычно задаем себе вопрос: "Могу ли я в это поверить?", а когда мы сталкиваемся с доказательствами, не соответствующими нашим предпочтительным взглядам, мы задаем себе вопрос: "Должен ли я в это поверить?". Ответ на первый вопрос почти всегда "да", а на второй - "нет"; легко придумать причину, чтобы усомниться в качестве или достоверности нежелательных доказательств.
Понимание этого факта легло в основу работы философа Карла Поппера, который утверждал, что разница между псевдонаукой и наукой заключается в том, что псевдонаучные эксперименты направлены на использование доказательств для подтверждения гипотез, а научные эксперименты - на их фальсификацию. Учитывая нашу склонность к поиску доказательств, подтверждающих наши гипотезы, мы все по природе своей являемся псевдонаучными.
Чтобы противостоять этой тенденции, официальные научные учреждения, такие как научные общества и журналы, исторически пытались противопоставить друг другу различные точки зрения, чтобы нивелировать предвзятость и получить максимально приближенное к истине заключение. (Это похоже на систему уголовного правосудия, где для установления истины явно противопоставляются два варианта изложения дела).
Со временем были разработаны и другие механизмы контроля научного процесса, включая использование двойных слепых контролируемых экспериментов. Исследования перед публикацией подвергаются экспертной оценке. Анонимным экспертам поручается тщательно изучить то или иное исследование на предмет выявления недостатков и ограничений, и если исследование выдерживает проверку, то оно считается достаточно достоверным для публикации. Это, конечно, далеко не означает, что исследование выявило истину, но, по крайней мере, является полезным сигналом того, что исследование преодолело первое препятствие.
Так что же делать с тысячами исследований, которые все-таки публикуются? Есть ли в них истина? Здесь мы сталкиваемся с другой проблемой: выбор того, что изучать и как проводить исследование, остается за отдельными исследователями и исследовательскими группами, что приводит к разнообразию ответов на несколько разных вопросов и общей, неопределенно-размытой картине реальности. Задачу объединения этих знаний в более четкую общую картину часто берут на себя исследователи, которые пишут так называемые обобщающие отчеты. Эти авторы - эксперты, которые оценивают и выделяют то, что, по их мнению, является главными выводами в данной области. Но даже они неизбежно должны опираться на собственные субъективные суждения, чтобы решить, какие вопросы заслуживают внимания и на какие опубликованные исследования следует обратить внимание.
Наука не может сказать, как решить климатическую проблему в принципе
Все недостатки научных исследований сталкиваются, когда речь идет об изменении климата. Что касается климатической проблемы, то наиболее известные и авторитетные доклады по ее оценке были подготовлены Межправительственной группой экспертов ООН по изменению климата, и именно МГЭИК часто упоминается как представитель науки, требующей ограничения глобального потепления до 1,5°C и полной декарбонизации планеты к 2050 году.
Однако читатель отчетов не найдет в них явного выражения подобных настроений. Более того, для МГЭИК было бы невозможным достоверно это сделать. И вот почему:
Основной подход к проблеме изменения климата можно свести к пониманию того, что А) это явление реально; Б) оно вызвано деятельностью человека; В) оно имеет негативные последствия; Г) глобальная декарбонизация в ближайшие несколько десятилетий без существенных социальных потрясений вполне вероятна. Отчеты МГЭИК построены по такому принципу: в первой части отчета рассматриваются реальность и причины изменения климата, во второй - воздействие и последствия, а в третьей - возможные решения.
Хотя климатология сильно ограничена невозможностью использования копий Земли для проверки каких-либо гипотез о причинах и последствиях глобального изменения климата, утверждения А и Б, по сути, достаточно узки и могут быть рассмотрены с помощью компонентов научного метода. Например, мы можем проверить, что такие газы, как углекислый газ, поглощают и пропускают излучение, что приводит к возникновению парникового эффекта. Мы можем непосредственно наблюдать усиление парникового эффекта с помощью спутников и наземных приборов, а также документировать предсказанные последствия усиления парникового эффекта для температуры с помощью независимых наблюдений и инструментальных сетей. Наконец, у нас есть математические модели, основанные на физике, которые позволяют проводить имитационные проверки гипотез о том, как будет выглядеть мир при увеличении концентрации парниковых газов и без него. Часто цитируемый "97%-ный научный консенсус по глобальному потеплению" относится к утверждениям A и Б.
Но дальше все становится менее научным. Утверждение В - о негативных последствиях изменения климата - переходит от описательного утверждения о реальности к нормативному утверждению о желательности, ссылаясь на ценности, выходящие за рамки традиционной сферы науки. Утверждение Г, касающееся возможности декарбонизации, включает в себя инженерные, экономические, управленческие и социальные соображения, которые не могут быть ограничены научным методом.
Что касается негативных последствий, то утверждение В - изменения в климатической системе, вызывающие озабоченность, - включает в себя усиление экстремальной жары, повышение уровня моря, увеличение количества наводнений и засух в некоторых регионах, усиление пожарной обстановки и, возможно, усиление ураганов. По общему мнению, хотя и не доказанному научно, эти очевидные негативные последствия выбросов углерода первого порядка перевешивают очевидные позитивные последствия первого порядка (например, снижение смертности от похолодания, удобрение растений углекислым газом или расширение сельскохозяйственных зон в более высоких широтах).
Однако помимо эффектов первого порядка необходимо учитывать и чистый эффект индустриализации за счет использования ископаемого топлива. И в этом отношении глобальное потепление совпало с существенным ростом материального благосостояния людей, в том числе за счет увеличения продолжительности жизни, роста запасов продовольствия, чистой воды, сокращения бедности, снижения детской смертности, уменьшения числа заболеваний и многих других приятных изменений в жизни человека. С тех пор как мы начали использовать ископаемое топливо, наша уязвимость к климатическим угрозам даже значительно снизилась.
И еще о целесообразности декарбонизации, заявление Г. Альтернативы ископаемому топливу, конечно, имеются, но многие исследования показывают, что переход от ископаемого топлива сопряжен с большими затратами. Например, в одном из исследований было показано, что чистый экономический эффект от достижения температурного показателя 1,5°C, установленного Парижским соглашением, будет заключаться в значительной потере мирового ВВП по сравнению с отсутствием климатической политики в этом столетии. Чистые издержки возникают потому, что переход от энергоемких ископаемых видов топлива к ненадежным возобновляемым источникам энергии, таким как солнце и ветер, требует больше затрат материальных ресурсов, человеческого времени и машин для производства того же количества энергии.
С этими недостатками будет достаточно сложно смириться богатым странам, однако следует учитывать, что рекомендации по декарбонизации также обычно включают в себя потенциальное торможение роста энергопотребления для стран с низким уровнем доходов. Учитывая тесную взаимосвязь между развитием и устойчивостью общества, такие планы могут привести к тому, что беднейшие слои населения мира окажутся более незащищенными перед стихией, когда на них обрушатся экстремальные погодные и климатические явления. Когда мы признаем наличие компромисса между более эффективным сокращением бедности и усилением потепления, можно привести убедительные аргументы в пользу сокращения бедности и принятия дополнительного потепления.
Можно доказать и обратное. Все эти соображения крайне неопределенны, но данное упражнение демонстрирует огромный масштаб проблемы и делает очевидным, насколько нереально ожидать, что нечто, называемое наукой, сможет дать нам упакованную правильную линию поведения.
И все же многие продолжают утверждать, что МГЭИК именно это и делает, в частности, используя целевой показатель 1,5°С. Но если эта цель не вытекает непосредственно из научных данных, то откуда она вообще взялась?
Экономист Уильям Нордхаус впервые выдвинул на первый план цель в 2°C в конце 1970-х годов, обосновав это тем, что такое повышение температуры находится вблизи верхней границы диапазона глобальных температур, наблюдавшихся в течение последних 10 000 лет, и что оставаться ниже этой границы представляется технически и политически возможным. В 1980-1990-е годы цифра 2°C укрепилась в качестве полезной цели для организации климатической политики. Тем временем в 1992 году Рамочная конвенция ООН об изменении климата приняла официальную цель - стабилизировать глобальную температуру на уровне, который позволит "избежать опасного антропогенного воздействия на климатическую систему". В 2009 г. возникло желание уточнить, что такое опасное антропогенное вмешательство, и в Копенгагенском соглашении было принято определение "2°C". Парижское соглашение 2015 года подтвердило эту цель в 2°C, однако в ходе политических переговоров делегатов была также сформулирована более амбициозная цель в 1,5°C.
Только после официального принятия цели 1,5°C в ближайшие несколько лет ООН обратилась к МГЭИК с просьбой подготовить доклад для оценки ее значения. В докладе, подготовленном в 2018 году, сравниваются последствия при 1,5°C и 2,0°C, и делается вывод, что при 2,0°C они будут хуже. В докладе не утверждается, что глобальное потепление становится катастрофическим при температуре выше 1,5°C, и уж тем более не утверждается, что был проведен исчерпывающий анализ затрат и выгод, в результате которого было установлено, что оптимальные темпы декарбонизации приведут к чистому нулю выбросов к 2050 году и потеплению на 1,5°C.
Наука может сказать еще меньше о том, как решать климатическую проблему на практике
Предписание дальнейших действий по сокращению выбросов, в принципе, находится вне сферы науки. Но это не помешало попытаться сделать это на практике.
Научные исследования, безусловно, могут помочь нам понять последствия и возможные пути декарбонизации. Но для того, чтобы эти исследования были максимально полезными, в этой области должно быть достаточное интеллектуальное разнообразие, обеспечивающее постановку широкого круга исследовательских вопросов и подлинную строгость процессов рецензирования и обобщения знаний. Вместо этого область организована таким образом, чтобы отбирать результаты исследований, которые усиливают негативные последствия изменения климата и преуменьшают затраты на быструю декарбонизацию.
Отчасти это объясняется тем, что исследователи, решившие изучать последствия изменения климата и смягчение его последствий, представляют собой группу людей, которые сами выбрали, что посвятят этому свою профессиональную жизнь. Вполне логично, что они приходят в эту область с предположением о том, что последствия изменения климата будут масштабными и серьезными. В то же время их профессиональные стимулы определяются огромным давлением, связанным с необходимостью публиковаться, чтобы вклиниться в дискуссию, и они получают непропорционально большое вознаграждение за публикацию исследований, которые ищут и подчеркивают наиболее серьезные последствия, которые они могут найти.
А воздействие можно найти, где угодно. Например, температура - это настолько фундаментальная переменная, скорость движения молекул в веществе, что можно с полным основанием утверждать, что она оказывает определенное влияние практически на все. При наличии достаточного количества данных и достаточно сложных методов почти всегда можно найти статистически значимую связь между температурой и негативным воздействием.
Вклад в предвзятость исследований вносит то, что исследователи, как правило, имеют возможность бесконечно менять конкретный вопрос исследования до тех пор, пока не будет найдена взаимосвязь. Эта и подобные ей практики представляют собой так называемый p-hacking: перебор различных наборов данных, моделей, методов, переменных, временных периодов, сценариев и т.д. до тех пор, пока не будет найдена желаемая взаимосвязь. Грамотный исследователь почти всегда может правдоподобно обосновать методические решения, которые в итоге дали ему результат. Соедините это с большим давлением, направленным на публикацию кратких положительных результатов и на быстрый отказ от анализов, не обнаруживших взаимосвязи, и никогда не публикуйте их, и вы получите довольно высокую вероятность того, что баланс научного продукта будет в основном подтверждать предположения, принятые в данной дисциплине.
Конечно, когда исследование попадает с ноутбука исследователя в почтовый ящик журнала, рецензенты, как правило, требуют минимальной демонстрации устойчивости выводов к методологическим решениям. Однако это не мешает публиковать не надежные исследования. Потому что у исследователей есть неограниченное время для обоснования своих решений и, что еще важнее, неограниченное количество шансов подать заявку в журнал. Если их работу отклонили в одном журнале, они могут доработать ее и отправить в другой журнал с новыми рецензентами. При достаточном упорстве исследование будет где-то опубликовано. Таким образом, публикация и истина - это не синонимы, даже не близкие.
Подобные предубеждения характерны и для исследований в области декарбонизации. Многие опубликованные исследования действительно свидетельствуют о том, что быстрый отказ от ископаемого топлива в энергетике технически возможен и даже экономически целесообразен. Однако, оценивая эти выводы, следует помнить, что подавляющее большинство исследователей в этой области имеют высокую мотивацию для того, чтобы прийти именно к такому выводу. Они пришли в эту область с желанием найти пути к декарбонизации, и большинство их институтов, издательских журналов и рецензентов разделяют эту цель. Если совместить целевые исследования с роскошью работы в основном в гипотетических модельных мирах, то становится совсем неудивительно, что существует множество исследований, которые показывают, что завтра мы можем полностью отказаться от ископаемого топлива и уйти гораздо более счастливыми.
Но представьте себе на минуту другой мир, в котором целая армия умных, творческих исследователей пытается создать исследования, доказывающие, что быстрая декарбонизация нежелательна. Это несложно, если постараться. Например, исследователь может отметить, что многие экстренные медицинские ситуации требуют быстрых действий для спасения жизни людей и что каждая минута промедления в оказании профессиональной медицинской помощи сопряжена с дополнительным риском смерти. Затем исследователь может отметить, что даже при самых оптимистичных сценариях зарядка электромобиля занимает больше времени, чем заправка бензинового автомобиля. Можно даже рассчитать долю всех аварийных ситуаций, на которые повлияет дополнительная задержка, и перевести это число в число дополнительных жизней, потерянных на каждый новый электромобиль. А теперь представьте, что это лишь одна из сотен идей, которые придумали исследователи, чтобы показать нежелательность декарбонизации. Вскоре журналы и заголовки СМИ будут пестреть результатами аналогичного тона.
Не нужно сильно фантазировать, потому что это не так уж далеко от современного состояния исследований воздействия на климат. В результате появляются заголовки типа "Глобальное потепление сокращает сон по всему миру: Данные показывают, что людям становится труднее спать, особенно женщинам и пожилым людям, что оказывает серьезное влияние на здоровье", в то время как в исследовании, даже если принять его за чистую монету, показано, что потепление на 1°C связано с потерей всего 20 секунд сна за ночь для женщин и 16 секунд сна за ночь для мужчин. Другие исследования якобы свидетельствуют о пагубном влиянии изменения климата на турбулентность в самолетах, вкус вина, цену тампонов, доверие к политическим лидерам и язык вражды. Многие работы в этой области выглядят как упражнения в мозговом штурме. Дело не в том, что литература вообще неверна, просто совокупный вывод лишь слабо ограничен данными и в значительной степени зависит от склонностей и предубеждений исследователей, которые пишут.
Те, кто поддерживает взгляды Нила деГрасс Тайсона на науку, кто с энтузиазмом участвует в "Марше за науку" или вывешивает во дворах таблички "Наука реальна", могут не согласиться с тем, что на якобы научные результаты влияют беспредметные социальные силы. Но нам уже не раз приходилось сталкиваться с этим фактом: геоцентрическая астрономия, евгеника, алхимия, френология - все они были "научными", пока не перестали быть таковыми. Это не означает, что современные климатические исследования хоть в малой степени эквивалентны френологии, на которую сильно повлияли расистские и сексистские социальные нормы, но это подчеркивает, что все формы создания знания формируются силами, не зависящими от чистого разума и объективности.
Пришло время отбросить "Говорит наука"
В целом научные данные об изменении климата позволяют авторитетно ответить лишь на относительно узкий круг вопросов: например, насколько сильно потеплел климат со времен промышленной революции, насколько это потепление связано с увеличением выбросов парниковых газов, как это отразится на некоторых погодных явлениях и других узко определенных последствиях. Однако наука не может окончательно взвесить все затраты и выгоды от использования ископаемого топлива или рассчитать оптимальные темпы декарбонизации. Такие расчеты связаны с технологическими, экономическими, этическими, философскими и моральными вопросами, на которые невозможно ответить с помощью научного метода.
Поэтому в разговорах об изменении климата необходимо отказаться от фразы "Говорит наука" и заменить ее более честным "Я думаю, что...", подкрепив его доказательствами. Это избавит нас от риторических уловок, призванных выдать мнение за факт, и затруднит отбрасывание законных аргументов оппонентов как дезинформации.
Эта схема позволяет нам по-новому взглянуть на медленный прогресс в области политики декарбонизации. В течение почти 30 лет ООН ежегодно проводит международные переговоры по декарбонизации, а глобальные выбросы, возможно, только недавно начали выходить на плато. Вместо того чтобы рассматривать это как неспособность правительств признать научные факты, мы можем увидеть в этом результат борьбы правительств как с информацией, предоставленной МГЭИК, так и с противодействующими силами, такими как нецелесообразность насильственного перехода в ближайшей перспективе от проверенных энергетических, сельскохозяйственных и промышленных систем к менее проверенным и более дорогостоящим системам. Признав, что идеализированная концепция "Науки" всегда была фантазией, мы можем понять, что эта система, в которой большинство выборных должностных лиц, а не технократический правящий класс, обладают наибольшим влиянием в решении важных общественных вопросов, на самом деле является лучшей системой коллективного принятия решений, на которую мы можем надеяться.
Наш телеграм-канал!
Ссылка на статью
Бот для скачивания статей
