(Мы продолжаем цикл очерков из истории нашего университета под названием «Красный Хогвартс»).
В НИТУ «МИСиС» сейчас очень активно отмечается 75-летие Великой Победы. Это будет первый большой юбилей без ветеранов. Еще на 70-летие в университете были живы четверо, если не путаю, участников войны, за эти пять лет они все ушли.
Дальше — только документы. Но, как историк, хочу заметить, то иногда документы впечатляют не меньше, чем рассказы живых людей. Мне часто вспоминается мое прошлогоднее расследование загадки, связанной с четырьмя не совсем обычными сотрудниками нашего университета.
Как и все интересные исторические расследования, оно началось с малого. Я бы даже сказал — с малого и скучного. Со скучного наследия бюрократов — протокола заседания Правления Московской горной академии в июне 1924 года:
«Параграф 25. Слушали: Заявление топографов геодезистов С. Лобик, В. Федорова, Румянцева, Орешкина о зачислении их на службу в состав топогр. геодезич. партии Комитета по Грозненским разведкам при М.Г.А. Постановили: Зачислить».
Скучный документ валялся в столь же скучном архивном деле топографа Федорова Василия Андреевича. Мало того, что скучном, так еще и худом как велосипед — всего 18 листочков. Работая в архиве, пролистать я его решил исключительно из чувства долга и ничего интересного не ожидал.
Заявление о приеме на работу, уведомление о приеме, дежурные справки о праве работников ВТУЗов на дополнительную жилплощадь в 20 квадратных аршин и запрещении «уплотнения», командировочное в Чечню…
Что это?
25 июня 1924 года начальник административно-хозяйственного управления Мирон Чередниченко отправляет телеграмму в Грозный ректору Московской горной академии, знаменитому академику Ивану Губкину: «ФЕДОРОВ БЫВШИЙ ОФИЦЕР БЕЛОЙ АРМИИ НЕОБХОДИМО ПОРУЧИТЕЛЬСТВО Я ЕГО НЕ ЗНАЮ ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ».
Губкин молниеносно отправляет из Грозного ответ: ФЕДОРОВУ ПОРУЧИТЕЛЬСТВО ДАНО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ ПРИШЛИТЕ НЕМЕДЛЕННО ДРУГОГО ТОПОГРАФА ГУБКИН».
Реакция Губкина неудивительна — 1924 год, Гражданская война только-только закончилась, какие могут быть белые офицеры в первом советском техническом вузе? Но из оставшихся в деле документов становится понятно, что из МГА «недобитое офицерье» почему-то не выгнали. Он еще несколько лет работал в академии, ежегодно отправляясь в Чечню на топографические съемки, а уволился только в 1928 году «в виду прекращения топографических работ в Комитете».
В написанной Губкиным характеристике значилось: «В.А. Федоров проработал в Комитете МГА в качестве геодезиста и топографа четыре года (1924-28) и высказал себя знающим свое дело и весьма добросовестным работником». Изрядно сказано «красным академиком» о белом офицере.
Итак, что мы имеем? Мы имеем каких-то странных топографов, четыре фамилии с инициалами и… И ничего больше.
Вечный для историка сюжет — рассыпанная мозаика, из которой кто-то украл половину пазлов, сунул в карман и ушел с концами. Если попавший тебе в руки обломок чьей-то жизни тебя заинтересовал, работает старый принцип исторического сыщика — раз, два, три, четыре, пять, я иду искать.
В личном деле Федорова инициалы расшифровывались, но это мало радовало. Поиск человека с фамилией Федоров и по по имени Василий Андреевич редко увенчивается успехом — слишком уж много Василиев Федоровых на Руси великой. Но мне повезло — на одном из военных форумов кто-то выложил вот эту фотографию и попросил помощи в установлении личности офицера.
На обороте была полустертая надпись карандашом «Надя и B… я». Две буквы стерты, читаются только «В» и «Я», что невероятно расширяет варианты — это может быть и «Ваня», и «Вася» и даже «Валя». Снимок сделан в Виленской губернии в ателье фотографа Александра Штраусcа. Больше не знают о нем ничего, как писал Маршак.
Но военные историки — народ азартный. Примерно два месяца они просеивали всех офицеров в своих картотеках, которые могли оказаться в этом месте в это время. И методом исключения вычислили все-таки военного топографа Федорова Василия Андреевича, капитана, производителя работ. Вот справка
Может быть, это и есть мой Василий Андреевич из МГА? Кандидатура — с учетом военной специальности — подходила идеально, но прямых доказательств не было. И тут кто-то из людей с хорошей зрительной памятью вспомнил, что видел похожее фото на одном из сайтов, где продают старые фотографии.
На обороте была надпись: «Дорогой и милой Надечке от Васи. Рига, 15 февраля 1903 года».
Пасьянс сложился. «Первый» установлен. Имея всю эту информацию, биографию «Васи» вытащить было не трудно.
Кадровый офицер, «военная косточка» — это, впрочем, и по фотографиям видно. Родился в Смоленске в 1866 году, закончил Военно-топографическое училище, много лет работал на съемке Северо-Западного пограничного пространства, в 1906 году был командирован на 3-ю Маньчжурскую съемку. С 1912 года прикомандирован к Военно-топографическому управлению Главного штаба. Дальше так и служил в Генштабе — до 1918 года.
После революции в 1921 году ненадолго обнаруживается в Иркутске, но потом вновь возвращается в Генштаб, но теперь это уже Генштаб Рабоче-Крестьянской Красной армии. Последняя должность — старший топограф для поручений при главном инспекторе работ Управления картографии и военной топографии.
Полковник русской армии (с 6.12.1915 г.), кавалер орденов Св. Станислава III степени, Св. Анны III степени, Св. Равноапостольного Князя Владимира IV-й степени.
Справка в биографическом словаре завершалась фразой «Уволен со службы 1 декабря 1923 года, дальнейшая судьба неизвестна». Что ж, получается, я хоть немного порадел отечественной истории, на несколько лет продлил биографию человека. Мелочь — а приятно.
Именно дата увольнения и позволяет понять — что же произошло и почему в Московской горной академии появились четыре топографа, особо не афиширующих свое прошлое.
Дело в том, что именно 1923-24 года — это начало масштабной чистки Рабоче-Крестьянской Красной армии от подозрительных «военспецов-золотопогонников». А началось все именно с Корпуса военных топографов.
Офицеры Корпуса военных топографов.
Еще весной 1923 года были отданы под суд начальник корпуса военных топографов бывший полковник Дитц, его помощник Иванищев, начальник аэрофотографического отряда Животовский и комиссар Цветков. Еще несколько офицеров выгнали из РККА.
Но это была только присказка, сказка пришлась на конец 1923 года, когда по настоянию нового комиссара А.И. Артамонова в Корпусе произошел натуральный погром и в отставку отправили практически все руководство в полном составе. Как жаловались современники, после этой чистки в Военно-топографическом корпусе осталось лишь четверо профессионалов с профильным образованием, геодезическим отделением Академии Генштаба: новый начальник корпуса бывший полковник А.Д. Тарановский, его зам, начальник геодезического отдела подполковник П. П. Аксенов и руководители отдела научных работ генералы Н. О. Щеткин и Я. И. Алексеев.
Запомните фамилию Аксенова, она нам еще пригодится.
Подполковник Порфирий Петрович Аксёнов, 1883-1930.
Даже поверхностная проверка подтвердила: мои четверо таинственных топографов — из этих. Из выгнанных генштабистов, которые оказались в отчаянном положении. В стране разруха, голод, у всех семьи, а найти работу бывшему «золотопогоннику», да еще со скандалом уволенному из Красной армии, практически невозможно.
И вот тут-то академик Губкин, которому всегда было позволено несколько больше других, и воспользовался ситуацией. Незадолго до этого его Московская Горная академия совместно с «Грознефтью» запустили масштабный и по деньгам и по задачам проект под названием «Комитет по грозненским разведкам МГА». Главной задачей были широкие поисковые и детальные разведочные работы в Чечне и на Кубани. В следующем году появится «Комитет по бакинским нефтяным разведкам», потом они сольются в единый «Комитет по нефтяным разведкам МГА», а масштабные исследования продлятся четыре года и закончатся только в 1928-м.
Знающие топографы и геодезисты нужны были позарез, а тут — такая удача, сразу четверо специалистов, да каких! Overqualified — это еще мягко сказано.
А что военные — так это даже лучше. Чечня — регион неспокойный, в этом «краю абреков» всегда пошаливали, а уж после Гражданской войны — тем вообще невесть что творилось. А с офицерами хоть студентов на практике не перережут.
В общем, ситуация разрешилась ко всеобщей пользе. Офицеры-генштабисты получили работу, а Академия — блестяще образованных специалистов, цвет русской военной геодезической науки. Конечно же, офицерам Генштаба было уже не по чинам и не по возрасту бегать по горам рядовыми топографами, но выбора им судьба не оставила.
Особенно тяжело, наверное, приходилось полковнику Федорову, который был старшим из этой четверки. Ему в двадцатые давно перевалило за пятьдесят, и проводить по полгода в полевых экспедициях в Чечне было, думается, уже тяжеловато.
Впрочем, старшим Федоров был только по возрасту, но не по должности. Самую впечатляющую карьеру в этой четверке сделал Сергей Павлович Лобик, который перед увольнением (9.11.1923 г.) занимал должность начальника Управления Корпуса военных топографов.
Это был человек другого поколения — на 20 лет младше Федорова, 1887 года рождения. Родился в Шлиссельбурге, происхождением «из простых» — сын народного учителя. Блестяще закончил все то же Военно-топографическое — с изучением дополнительного геодезического класса — и после выпуска был занесен на Доску почета училища.
Выпустился за несколько лет до Первой мировой войны, успел поработать на съемках в Санкт-Петербургской губернии и Финляндии. С началом войны прикомандирован не куда-нибудь, а ажно к лейб-гвардии Павловскому полку. И вот тут топограф всех удивил — в полку прославился безоглядной даже с точки зрения гвардейцев храбростью, вылившейся в целое созвездие орденов.
С ноября 1914 года по июнь 1916-го он получил шесть орденов. За полтора года — шесть (!) орденов — Станислава, Анны и Владимира разных степеней. За бой 12 октября 1914 года Лобика представляли к Георгиевскому оружию, но «Георгия» не дали, заменив орденом Св. Равноапостольного Князя Владимира IV-й степени с мечами и бантом.
Несмотря на ранение, а, может, и благодаря ему — было время на подготовку — исполнил, наконец, давнюю месту. Поступил в Академию Генштаба, которую закончил ускоренным выпуском в 1917 году.
Заполняя анкету сотрудника МГА, бывшая легенда Павловского Российской Императорской лейб-гвардии полка капитан Лобик этот самый героический период своей жизни описал предельно лаконично: «Отбывал строевой ценз для Академии в пехотном полку». Дело в том, что Академию нельзя было попасть, не прослужив несколько лет «на земле», с личным составом, ротным или полковым командиром. Но обычно «строевой ценз» будущие генштабисты все-таки выслуживали, скажем так, в менее экстремальных условиях.
В деле Лобика, кстати, нашелся и финал истории с белогвардейцем Федоровым. Как выяснилось, была еще и третья телеграмма. Звучала она так:
ГРОЗНЫЙ, ГРОЗНЕФТЬ, ГУБКИНУ. ТОПОГРАФ ЛОБИК ВЫЕЗЖАЕТ СУББОТУ СКОРЫМ ПОЕЗДОМ ФЕДОРОВ ВЫЕЗЖАЕТ ВТОРНИК ПОРУЧИТЕЛИ ЕСТЬ ЯЗЫКОВ (тот самый Языков, с которого и начался этот цикл очерков)
Лобик и Федоров ушли из МГА они одновременно, в середине 1928 года. Лобик, как и его старший коллега, также получил справку-рекомендацию от Губкина о том, что "добросовестно исполнял все возлагаемые на него служебные поручения и специальные работы. Выдано на предмет представления к месту новой службы".
Что это было за место новой службы и было ли оно — истории пока неведомо.
А все, что осталось от их четырехлетней работы на износ, ночевок в горах, триангуляций, пьянящего воздуха на перевале, баек, которые они травили студентам у вечернего костра, цокота подков по камням, маревного летнего зноя, жужжания надоедливого овода и карабина, перекинутого через седло…
От всего этого осталась ровно одна строчка в книге. В мало кем читаном сборнике трудов Московского нефтяного института им. Губкина издания 1969 года. Там один из тех самых студентов, которых они водили по Чечне, ставший ректором Московского нефтяного института и основателем кафедры геологии, уже на излете жизни напишет в своей вышедшей посмертно статье о Комитете по грозненским разведкам,: «К работе Комитета были привлечены бывшие военные топографы В. П. Румянцев, В.А. Федоров, Г. П. Орешкин, С.П. Лобик»...
Михаил Михайлович Чарыгин, бывший студент Московской горной академии, профессор, ректор Московского нефтяного института им. И. М. Губкина в 1939-42 гг.
Уволившись из Московской горной академии, Федоров и Лобик исчезают в темноте. Я не знаю их дальнейшей судьбы и, отвоевав у безвестности четыре года, вынужден повторить за военными коллегами бессильное: «дальнейшая судьба неизвестна». Могу только надеяться, что полковнику и капитану пригодились рекомендации академика.
Впрочем, уволились тогда не все. Владимир Петрович Румянцев остался.
Опять кадровый офицер, опять топограф, опять генштабист. Как и Федоров — из «довоенного» поколения топографов. Уроженец села Большие Березняки Симбирской губернии, 1879 года рождения. Помладше Федорова, но много старше Лобика, поэтому на фронт не попал — знающих топографов с хорошим опытом берегли, и в мясорубку без нужды старались не отправлять. С Федоровым явно знаком задолго до войны, вместе работали на съемке Северо-Западной границы, потом вместе в Маньчжурии, затем Румянцева переводят на Киевскую съемку. С 1914 года и вплоть до революции Владимир Петрович Румянцев — преподаватель в alma mater, Военно-топографическом училище.
В.П. Румянцев (в форме) с братьями и сестрой
После революции работал начальником теодолитного отделения астрономо-геодезического отряда Корпуса топографов, по итогам чистки уволен в октябре 1923-го, принят Губкиным в Горную академию, вместе с сослуживцами несколько лет мотался по Чечне, Кубани и Азербайджану.
Не знаю, в чем было дело, но Румянцева единственного после прекращения деятельности Комитета не сократили, а перевели на должность штатного топографа Московской горной академии. Скорее всего, сыграло то обстоятельство, что у Владимира Петровича, в отличие от товарищей, был многолетний педагогический опыт, вот ректор Губкин и решил оставить его в вузе.
Как выяснилось — на беду.
Потому что чистки Красной армии вовсе не закончились.
В октябре 1929 г. в конфликтную комиссию Политического управления РККА поступила жалоба от бывшего военного комиссара Военно-аэротопографического отдела Л. Ф. Гайдукевича на начальника военно-топографического отдела ГУ РККА А. И. Артанова. По жалобе была назначена проверка, а по результатам проверки…
По результатам проверки в военно-топографическом управлении Генштаба чекистами был раскрыт заговор, возглавляемый бывшим подполковником Порфирием Петровичем Асеновым — помните фамилию?
По «делу военных топографов» пошло более полусотни человек, десять человек было расстреляно, остальные получили различные сроки лагерей. Я процитирую несколько фамилий из этих десяти приговоренных к «высшей мере социальной защиты»:
Аксенов Порфирий Петрович, русский, б/п, обр. высшее, пом.нач. Военно-топографического управления Красной Армии.
Мельников Георгий Петрович, русский, б/п, обр. среднее, нач.архива Военно-топографического управления Красной Армии.
Карпекин Николай Алексеевич, русский, б/п, обр. высшее, нач. Военно-топографического отдела Красной Армии в г. Ташкенте.
Ершов Дмитрий Сергеевич, русский, б/п, обр. высшее, профессор, зам. зав. фотогеодезич. отд. Московского геодезического ин-та, нач. Военно-аэрофототопографического отдела Военно-топографич. управления Красной Армии.
Румянцев Владимир Петрович, русский, б/п, обр. высшее, топограф Моск. горной академии и нач. топографических работ «Грознефти» Сулакского р-на...
Бывший подполковник был признан виновным во вредительстве, подготовке вооруженного восстания и участии в контрреволюционной организации. Вот его последняя фотография, сделанная для следственного дела, незадолго до расстрела.
Приговор приведен в исполнение 30 сентября 1930 года, место захоронения — Москва, Ваганьковское кладбище. Реабилитирован 16 января 1989 года.
Остался последний — Орешкин Григорий Петрович, самый младший в этой четверке, 1889 года рождения, на момент поступления в МГА ему было 35 лет.
Орешкин несколько выпадал из этой компании, в отличие от своих сотоварищей он не заканчивал Военно-топографическое училище, и вообще к топографии обратился довольно поздно.
Григорий Петрович был потомственный казак, родившийся в станице Урюпинской Хоперского округа области Войска Донского. Поэтому стезя казачьего офицера была написана ему на роду. Он закончил Военно-училищные курсы Новочеркасского казачьего юнкерского училища, и 6 августа 1910 года был выпущен «из портупей-юнкеров» в хорунжие в Первый Донской казачий полк.
Казармы 1-го Донского казачьего полка
Уже на службе в полку заинтересовался топографией и с 1912 по 1914 год обучался в геодезическом отделении Николаевской военной академии. Но тут начинается война и сразу же после выпуска сотник Орешкин уходит на фронт, в «родной» 18-й Донской казачий полк, формировавшийся из казаков станиц Хоперского округа, сборный пункт – станица Урюпинская.
Как и Лобик, всю войну прошел на переднем крае. Воевал не менее геройски, и по количеству полученных орденов Орешкин если и уступал товарищу, то незначительно — пять вместо шести: Станислав III и II степени, Анна IV (Аннинское оружие «за храбрость») и III степени, орден Святого Равноапостольного Князя Владимира IV-й степени с мечами и бантом.
В 1915 году был ранен, лечился в Киеве и в Москве, газеты зафиксировали: "Больные и раненые офицеры, прибывшие в Москву: сотник Орешкин Григорий Петрович в 12-й эвакуационный госпиталь..." (Газета «Русское слово» Пятница, 17-го апреля 1915 г. N 87.)
Из списков награжденных орденами
С 1916 года подъесаул Орешкин служит в Генеральном штабе, в 1917 году накануне революции — старший адъютант по службе Генерального штаба 47-го армейского корпуса 6-й армии Румынского фронта.
После революции, как и все четверо, принял сторону красных, в 1921 году — слушатель геодезического отделения Академии ГШ РККА и в Пулковской обсерватории. Последняя должность перед увольнением со службы — начальник 1-го отделения знаменитого астрономо-радиотелеграфного отряда. Уволен со службы 5 декабря 1923 г. согласно постановления все той же «особой комиссии по пересмотру личного состава военных топографов».
Дальше — как у тех троих: предложение Губкина, МГА, экспедиции, студенты, сокращение в 1928 году. Но в отличие от друзей Орешкин не исчезает бесследно.
Его фамилия вновь появляется в документах времен Великой Отечественной войны. Причем в личном деле Орешкина фигурирует примечательная фраза: "1889 года рождения. В РККА с 1941 года. Место призыва: Бауманский райвоенкомат, Московская обл., г. Москва, Бауманский р-н".
Проблема в том, что 1889 год рождения в Великую Отечественную войну не призывался.
Никогда.
С началом войны, 23 июня 1941 года была объявлена мобилизация военнообязанных 14 возрастов, с 1905 по 1918 года рождения. После страшных поражений первых дней войны 10 августа Государственный комитет обороны издал постановление о мобилизации военнообязанных 1904—1890 годов рождения и призывников 1922—1923 годов рождения на территории Кировоградской, Николаевской, Днепропетровской областей и районов западнее Людиново — Брянск — Севск Орловской области. Позже это положение было распространено и на другие территории, в том числе 16 октября — на Москву и Московскую область.
Но и здесь, как мы видим, верхняя граница — 1890 год. Как же Орешкин оказался в армии?
Методом исключения мы получаем единственный возможный вариант — московское ополчение. Именно тогда, когда после страшного Вяземского котла дорога на Москву оказалась открытой и надо было любой ценой задержать немцев до переброски сибирских и казахстанских дивизий, в формируемое московское ополчение разрешили набирать добровольцев в возрасте до 55 лет.
Туда и ушел тем страшным летом 1941 года 52-летний Григорий Орешкин. Ушел делать свою работу — защищать Родину.
Ополченцы Москвы. 1941 г.
По окончании битвы под Москвой, конечно, пожилых людей (а по меркам того времени 52-летний — это практически старик) демобилизовали из армии по расформированию ополчений. Из Московского ополчения в действующую армию перевели только ополченцев не старше 1902 года рождения.
Но, как мы видим, были и исключения. У Григория Орешкина оказалась слишком дефицитная военная специальность — хорошие топографы были в войну на вес золота. А он был очень хорошим топографом.
И попал наш Григорий Орешкин из огня — да в полымя. Из-под Москвы — в Сталинград.
Наверное, мы уже никогда не узнаем, что он вынес в ту войну, свою вторую мировую войну. Но, как или иначе, а первый документ, который имеется в нашем распоряжении — это его представление к медали «За оборону Сталинграда».
Как он выжил в том аду на Волге — не могу даже предположить. Но факт остается фактом — вот его фамилия среди других бойцов, находившихся на службе в управлении и частях 156 укрепрайона МЗО. Воинское звание – инженер-капитан. Должность — начальник топогруппы.
Дорога, начавшаяся в Бауманском военкомате, оказалась долгой.
Бывший лихой казачий сотник, ставший геодезистом и астрономом, прошел всю войну. От начала и до конца, с 1941-го по 1945-й.
Приказом командующего артиллерией Центральной группы войск от 6 сентября 1945 года «за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество» преподаватель топографии курсов младших лейтенантов артиллерии Центральной группы войск, инженер-капитан Орешкин Григорий Петрович награжден орденом Красной Звезды.
В представлении к его шестому ордену, полученному ровно через тридцать лет после пятого, отмечалось: «Работая преподавателем топографии на протяжении двух выпусков с обязанностями справлялся хорошо, курсанты его взводов по топографии подготовлены хорошо. Сам исполнителен и трудолюбив. Имеет большой практический опыт, в результате чего курсанты легко и доступно воспринимали материал на его уроках. Лично дисциплинирован, заслуженно пользуется авторитетом среди курсантов».
И курсантов, знаете ли, можно понять. Бывшего подъесаула, а ныне инженер-капитана Григория Петровича Орешкина действительно было за что уважать.
Сильный был человек, и офицер — настоящий.
«От героев былых времен не осталось порой имен — те, что приняли смертный бой, стали просто землей, травой...»
В НИТУ «МИСиС» сейчас очень активно отмечается 75-летие Великой Победы. Это будет первый большой юбилей без ветеранов. Еще на 70-летие в университете были живы четверо, если не путаю, участников войны, за эти пять лет они все ушли.
Дальше — только документы. Но, как историк, хочу заметить, то иногда документы впечатляют не меньше, чем рассказы живых людей. Мне часто вспоминается мое прошлогоднее расследование загадки, связанной с четырьмя не совсем обычными сотрудниками нашего университета.
Как и все интересные исторические расследования, оно началось с малого. Я бы даже сказал — с малого и скучного. Со скучного наследия бюрократов — протокола заседания Правления Московской горной академии в июне 1924 года:
«Параграф 25. Слушали: Заявление топографов геодезистов С. Лобик, В. Федорова, Румянцева, Орешкина о зачислении их на службу в состав топогр. геодезич. партии Комитета по Грозненским разведкам при М.Г.А. Постановили: Зачислить».
Скучный документ валялся в столь же скучном архивном деле топографа Федорова Василия Андреевича. Мало того, что скучном, так еще и худом как велосипед — всего 18 листочков. Работая в архиве, пролистать я его решил исключительно из чувства долга и ничего интересного не ожидал.
Заявление о приеме на работу, уведомление о приеме, дежурные справки о праве работников ВТУЗов на дополнительную жилплощадь в 20 квадратных аршин и запрещении «уплотнения», командировочное в Чечню…
Что это?
25 июня 1924 года начальник административно-хозяйственного управления Мирон Чередниченко отправляет телеграмму в Грозный ректору Московской горной академии, знаменитому академику Ивану Губкину: «ФЕДОРОВ БЫВШИЙ ОФИЦЕР БЕЛОЙ АРМИИ НЕОБХОДИМО ПОРУЧИТЕЛЬСТВО Я ЕГО НЕ ЗНАЮ ТЕЛЕГРАФИРУЙТЕ».
Губкин молниеносно отправляет из Грозного ответ: ФЕДОРОВУ ПОРУЧИТЕЛЬСТВО ДАНО БЫТЬ НЕ МОЖЕТ ПРИШЛИТЕ НЕМЕДЛЕННО ДРУГОГО ТОПОГРАФА ГУБКИН».
Реакция Губкина неудивительна — 1924 год, Гражданская война только-только закончилась, какие могут быть белые офицеры в первом советском техническом вузе? Но из оставшихся в деле документов становится понятно, что из МГА «недобитое офицерье» почему-то не выгнали. Он еще несколько лет работал в академии, ежегодно отправляясь в Чечню на топографические съемки, а уволился только в 1928 году «в виду прекращения топографических работ в Комитете».
В написанной Губкиным характеристике значилось: «В.А. Федоров проработал в Комитете МГА в качестве геодезиста и топографа четыре года (1924-28) и высказал себя знающим свое дело и весьма добросовестным работником». Изрядно сказано «красным академиком» о белом офицере.
Итак, что мы имеем? Мы имеем каких-то странных топографов, четыре фамилии с инициалами и… И ничего больше.
Вечный для историка сюжет — рассыпанная мозаика, из которой кто-то украл половину пазлов, сунул в карман и ушел с концами. Если попавший тебе в руки обломок чьей-то жизни тебя заинтересовал, работает старый принцип исторического сыщика — раз, два, три, четыре, пять, я иду искать.
Первый
В личном деле Федорова инициалы расшифровывались, но это мало радовало. Поиск человека с фамилией Федоров и по по имени Василий Андреевич редко увенчивается успехом — слишком уж много Василиев Федоровых на Руси великой. Но мне повезло — на одном из военных форумов кто-то выложил вот эту фотографию и попросил помощи в установлении личности офицера.
На обороте была полустертая надпись карандашом «Надя и B… я». Две буквы стерты, читаются только «В» и «Я», что невероятно расширяет варианты — это может быть и «Ваня», и «Вася» и даже «Валя». Снимок сделан в Виленской губернии в ателье фотографа Александра Штраусcа. Больше не знают о нем ничего, как писал Маршак.
Но военные историки — народ азартный. Примерно два месяца они просеивали всех офицеров в своих картотеках, которые могли оказаться в этом месте в это время. И методом исключения вычислили все-таки военного топографа Федорова Василия Андреевича, капитана, производителя работ. Вот справка
Может быть, это и есть мой Василий Андреевич из МГА? Кандидатура — с учетом военной специальности — подходила идеально, но прямых доказательств не было. И тут кто-то из людей с хорошей зрительной памятью вспомнил, что видел похожее фото на одном из сайтов, где продают старые фотографии.
На обороте была надпись: «Дорогой и милой Надечке от Васи. Рига, 15 февраля 1903 года».
Пасьянс сложился. «Первый» установлен. Имея всю эту информацию, биографию «Васи» вытащить было не трудно.
Кадровый офицер, «военная косточка» — это, впрочем, и по фотографиям видно. Родился в Смоленске в 1866 году, закончил Военно-топографическое училище, много лет работал на съемке Северо-Западного пограничного пространства, в 1906 году был командирован на 3-ю Маньчжурскую съемку. С 1912 года прикомандирован к Военно-топографическому управлению Главного штаба. Дальше так и служил в Генштабе — до 1918 года.
После революции в 1921 году ненадолго обнаруживается в Иркутске, но потом вновь возвращается в Генштаб, но теперь это уже Генштаб Рабоче-Крестьянской Красной армии. Последняя должность — старший топограф для поручений при главном инспекторе работ Управления картографии и военной топографии.
Полковник русской армии (с 6.12.1915 г.), кавалер орденов Св. Станислава III степени, Св. Анны III степени, Св. Равноапостольного Князя Владимира IV-й степени.
Справка в биографическом словаре завершалась фразой «Уволен со службы 1 декабря 1923 года, дальнейшая судьба неизвестна». Что ж, получается, я хоть немного порадел отечественной истории, на несколько лет продлил биографию человека. Мелочь — а приятно.
Именно дата увольнения и позволяет понять — что же произошло и почему в Московской горной академии появились четыре топографа, особо не афиширующих свое прошлое.
Дело в том, что именно 1923-24 года — это начало масштабной чистки Рабоче-Крестьянской Красной армии от подозрительных «военспецов-золотопогонников». А началось все именно с Корпуса военных топографов.
Офицеры Корпуса военных топографов.
Еще весной 1923 года были отданы под суд начальник корпуса военных топографов бывший полковник Дитц, его помощник Иванищев, начальник аэрофотографического отряда Животовский и комиссар Цветков. Еще несколько офицеров выгнали из РККА.
Но это была только присказка, сказка пришлась на конец 1923 года, когда по настоянию нового комиссара А.И. Артамонова в Корпусе произошел натуральный погром и в отставку отправили практически все руководство в полном составе. Как жаловались современники, после этой чистки в Военно-топографическом корпусе осталось лишь четверо профессионалов с профильным образованием, геодезическим отделением Академии Генштаба: новый начальник корпуса бывший полковник А.Д. Тарановский, его зам, начальник геодезического отдела подполковник П. П. Аксенов и руководители отдела научных работ генералы Н. О. Щеткин и Я. И. Алексеев.
Запомните фамилию Аксенова, она нам еще пригодится.
Подполковник Порфирий Петрович Аксёнов, 1883-1930.
Даже поверхностная проверка подтвердила: мои четверо таинственных топографов — из этих. Из выгнанных генштабистов, которые оказались в отчаянном положении. В стране разруха, голод, у всех семьи, а найти работу бывшему «золотопогоннику», да еще со скандалом уволенному из Красной армии, практически невозможно.
И вот тут-то академик Губкин, которому всегда было позволено несколько больше других, и воспользовался ситуацией. Незадолго до этого его Московская Горная академия совместно с «Грознефтью» запустили масштабный и по деньгам и по задачам проект под названием «Комитет по грозненским разведкам МГА». Главной задачей были широкие поисковые и детальные разведочные работы в Чечне и на Кубани. В следующем году появится «Комитет по бакинским нефтяным разведкам», потом они сольются в единый «Комитет по нефтяным разведкам МГА», а масштабные исследования продлятся четыре года и закончатся только в 1928-м.
Знающие топографы и геодезисты нужны были позарез, а тут — такая удача, сразу четверо специалистов, да каких! Overqualified — это еще мягко сказано.
А что военные — так это даже лучше. Чечня — регион неспокойный, в этом «краю абреков» всегда пошаливали, а уж после Гражданской войны — тем вообще невесть что творилось. А с офицерами хоть студентов на практике не перережут.
В общем, ситуация разрешилась ко всеобщей пользе. Офицеры-генштабисты получили работу, а Академия — блестяще образованных специалистов, цвет русской военной геодезической науки. Конечно же, офицерам Генштаба было уже не по чинам и не по возрасту бегать по горам рядовыми топографами, но выбора им судьба не оставила.
Особенно тяжело, наверное, приходилось полковнику Федорову, который был старшим из этой четверки. Ему в двадцатые давно перевалило за пятьдесят, и проводить по полгода в полевых экспедициях в Чечне было, думается, уже тяжеловато.
Второй
Впрочем, старшим Федоров был только по возрасту, но не по должности. Самую впечатляющую карьеру в этой четверке сделал Сергей Павлович Лобик, который перед увольнением (9.11.1923 г.) занимал должность начальника Управления Корпуса военных топографов.
Это был человек другого поколения — на 20 лет младше Федорова, 1887 года рождения. Родился в Шлиссельбурге, происхождением «из простых» — сын народного учителя. Блестяще закончил все то же Военно-топографическое — с изучением дополнительного геодезического класса — и после выпуска был занесен на Доску почета училища.
Выпустился за несколько лет до Первой мировой войны, успел поработать на съемках в Санкт-Петербургской губернии и Финляндии. С началом войны прикомандирован не куда-нибудь, а ажно к лейб-гвардии Павловскому полку. И вот тут топограф всех удивил — в полку прославился безоглядной даже с точки зрения гвардейцев храбростью, вылившейся в целое созвездие орденов.
С ноября 1914 года по июнь 1916-го он получил шесть орденов. За полтора года — шесть (!) орденов — Станислава, Анны и Владимира разных степеней. За бой 12 октября 1914 года Лобика представляли к Георгиевскому оружию, но «Георгия» не дали, заменив орденом Св. Равноапостольного Князя Владимира IV-й степени с мечами и бантом.
Несмотря на ранение, а, может, и благодаря ему — было время на подготовку — исполнил, наконец, давнюю месту. Поступил в Академию Генштаба, которую закончил ускоренным выпуском в 1917 году.
Заполняя анкету сотрудника МГА, бывшая легенда Павловского Российской Императорской лейб-гвардии полка капитан Лобик этот самый героический период своей жизни описал предельно лаконично: «Отбывал строевой ценз для Академии в пехотном полку». Дело в том, что Академию нельзя было попасть, не прослужив несколько лет «на земле», с личным составом, ротным или полковым командиром. Но обычно «строевой ценз» будущие генштабисты все-таки выслуживали, скажем так, в менее экстремальных условиях.
В деле Лобика, кстати, нашелся и финал истории с белогвардейцем Федоровым. Как выяснилось, была еще и третья телеграмма. Звучала она так:
ГРОЗНЫЙ, ГРОЗНЕФТЬ, ГУБКИНУ. ТОПОГРАФ ЛОБИК ВЫЕЗЖАЕТ СУББОТУ СКОРЫМ ПОЕЗДОМ ФЕДОРОВ ВЫЕЗЖАЕТ ВТОРНИК ПОРУЧИТЕЛИ ЕСТЬ ЯЗЫКОВ (тот самый Языков, с которого и начался этот цикл очерков)
Лобик и Федоров ушли из МГА они одновременно, в середине 1928 года. Лобик, как и его старший коллега, также получил справку-рекомендацию от Губкина о том, что "добросовестно исполнял все возлагаемые на него служебные поручения и специальные работы. Выдано на предмет представления к месту новой службы".
Что это было за место новой службы и было ли оно — истории пока неведомо.
А все, что осталось от их четырехлетней работы на износ, ночевок в горах, триангуляций, пьянящего воздуха на перевале, баек, которые они травили студентам у вечернего костра, цокота подков по камням, маревного летнего зноя, жужжания надоедливого овода и карабина, перекинутого через седло…
От всего этого осталась ровно одна строчка в книге. В мало кем читаном сборнике трудов Московского нефтяного института им. Губкина издания 1969 года. Там один из тех самых студентов, которых они водили по Чечне, ставший ректором Московского нефтяного института и основателем кафедры геологии, уже на излете жизни напишет в своей вышедшей посмертно статье о Комитете по грозненским разведкам,: «К работе Комитета были привлечены бывшие военные топографы В. П. Румянцев, В.А. Федоров, Г. П. Орешкин, С.П. Лобик»...
Михаил Михайлович Чарыгин, бывший студент Московской горной академии, профессор, ректор Московского нефтяного института им. И. М. Губкина в 1939-42 гг.
Уволившись из Московской горной академии, Федоров и Лобик исчезают в темноте. Я не знаю их дальнейшей судьбы и, отвоевав у безвестности четыре года, вынужден повторить за военными коллегами бессильное: «дальнейшая судьба неизвестна». Могу только надеяться, что полковнику и капитану пригодились рекомендации академика.
Впрочем, уволились тогда не все. Владимир Петрович Румянцев остался.
Третий
Опять кадровый офицер, опять топограф, опять генштабист. Как и Федоров — из «довоенного» поколения топографов. Уроженец села Большие Березняки Симбирской губернии, 1879 года рождения. Помладше Федорова, но много старше Лобика, поэтому на фронт не попал — знающих топографов с хорошим опытом берегли, и в мясорубку без нужды старались не отправлять. С Федоровым явно знаком задолго до войны, вместе работали на съемке Северо-Западной границы, потом вместе в Маньчжурии, затем Румянцева переводят на Киевскую съемку. С 1914 года и вплоть до революции Владимир Петрович Румянцев — преподаватель в alma mater, Военно-топографическом училище.
В.П. Румянцев (в форме) с братьями и сестрой
После революции работал начальником теодолитного отделения астрономо-геодезического отряда Корпуса топографов, по итогам чистки уволен в октябре 1923-го, принят Губкиным в Горную академию, вместе с сослуживцами несколько лет мотался по Чечне, Кубани и Азербайджану.
Не знаю, в чем было дело, но Румянцева единственного после прекращения деятельности Комитета не сократили, а перевели на должность штатного топографа Московской горной академии. Скорее всего, сыграло то обстоятельство, что у Владимира Петровича, в отличие от товарищей, был многолетний педагогический опыт, вот ректор Губкин и решил оставить его в вузе.
Как выяснилось — на беду.
Потому что чистки Красной армии вовсе не закончились.
В октябре 1929 г. в конфликтную комиссию Политического управления РККА поступила жалоба от бывшего военного комиссара Военно-аэротопографического отдела Л. Ф. Гайдукевича на начальника военно-топографического отдела ГУ РККА А. И. Артанова. По жалобе была назначена проверка, а по результатам проверки…
По результатам проверки в военно-топографическом управлении Генштаба чекистами был раскрыт заговор, возглавляемый бывшим подполковником Порфирием Петровичем Асеновым — помните фамилию?
По «делу военных топографов» пошло более полусотни человек, десять человек было расстреляно, остальные получили различные сроки лагерей. Я процитирую несколько фамилий из этих десяти приговоренных к «высшей мере социальной защиты»:
Аксенов Порфирий Петрович, русский, б/п, обр. высшее, пом.нач. Военно-топографического управления Красной Армии.
Мельников Георгий Петрович, русский, б/п, обр. среднее, нач.архива Военно-топографического управления Красной Армии.
Карпекин Николай Алексеевич, русский, б/п, обр. высшее, нач. Военно-топографического отдела Красной Армии в г. Ташкенте.
Ершов Дмитрий Сергеевич, русский, б/п, обр. высшее, профессор, зам. зав. фотогеодезич. отд. Московского геодезического ин-та, нач. Военно-аэрофототопографического отдела Военно-топографич. управления Красной Армии.
Румянцев Владимир Петрович, русский, б/п, обр. высшее, топограф Моск. горной академии и нач. топографических работ «Грознефти» Сулакского р-на...
Бывший подполковник был признан виновным во вредительстве, подготовке вооруженного восстания и участии в контрреволюционной организации. Вот его последняя фотография, сделанная для следственного дела, незадолго до расстрела.
Приговор приведен в исполнение 30 сентября 1930 года, место захоронения — Москва, Ваганьковское кладбище. Реабилитирован 16 января 1989 года.
Четвертый
Остался последний — Орешкин Григорий Петрович, самый младший в этой четверке, 1889 года рождения, на момент поступления в МГА ему было 35 лет.
Орешкин несколько выпадал из этой компании, в отличие от своих сотоварищей он не заканчивал Военно-топографическое училище, и вообще к топографии обратился довольно поздно.
Григорий Петрович был потомственный казак, родившийся в станице Урюпинской Хоперского округа области Войска Донского. Поэтому стезя казачьего офицера была написана ему на роду. Он закончил Военно-училищные курсы Новочеркасского казачьего юнкерского училища, и 6 августа 1910 года был выпущен «из портупей-юнкеров» в хорунжие в Первый Донской казачий полк.
Казармы 1-го Донского казачьего полка
Уже на службе в полку заинтересовался топографией и с 1912 по 1914 год обучался в геодезическом отделении Николаевской военной академии. Но тут начинается война и сразу же после выпуска сотник Орешкин уходит на фронт, в «родной» 18-й Донской казачий полк, формировавшийся из казаков станиц Хоперского округа, сборный пункт – станица Урюпинская.
Как и Лобик, всю войну прошел на переднем крае. Воевал не менее геройски, и по количеству полученных орденов Орешкин если и уступал товарищу, то незначительно — пять вместо шести: Станислав III и II степени, Анна IV (Аннинское оружие «за храбрость») и III степени, орден Святого Равноапостольного Князя Владимира IV-й степени с мечами и бантом.
В 1915 году был ранен, лечился в Киеве и в Москве, газеты зафиксировали: "Больные и раненые офицеры, прибывшие в Москву: сотник Орешкин Григорий Петрович в 12-й эвакуационный госпиталь..." (Газета «Русское слово» Пятница, 17-го апреля 1915 г. N 87.)
Из списков награжденных орденами
С 1916 года подъесаул Орешкин служит в Генеральном штабе, в 1917 году накануне революции — старший адъютант по службе Генерального штаба 47-го армейского корпуса 6-й армии Румынского фронта.
После революции, как и все четверо, принял сторону красных, в 1921 году — слушатель геодезического отделения Академии ГШ РККА и в Пулковской обсерватории. Последняя должность перед увольнением со службы — начальник 1-го отделения знаменитого астрономо-радиотелеграфного отряда. Уволен со службы 5 декабря 1923 г. согласно постановления все той же «особой комиссии по пересмотру личного состава военных топографов».
Дальше — как у тех троих: предложение Губкина, МГА, экспедиции, студенты, сокращение в 1928 году. Но в отличие от друзей Орешкин не исчезает бесследно.
Его фамилия вновь появляется в документах времен Великой Отечественной войны. Причем в личном деле Орешкина фигурирует примечательная фраза: "1889 года рождения. В РККА с 1941 года. Место призыва: Бауманский райвоенкомат, Московская обл., г. Москва, Бауманский р-н".
Проблема в том, что 1889 год рождения в Великую Отечественную войну не призывался.
Никогда.
С началом войны, 23 июня 1941 года была объявлена мобилизация военнообязанных 14 возрастов, с 1905 по 1918 года рождения. После страшных поражений первых дней войны 10 августа Государственный комитет обороны издал постановление о мобилизации военнообязанных 1904—1890 годов рождения и призывников 1922—1923 годов рождения на территории Кировоградской, Николаевской, Днепропетровской областей и районов западнее Людиново — Брянск — Севск Орловской области. Позже это положение было распространено и на другие территории, в том числе 16 октября — на Москву и Московскую область.
Но и здесь, как мы видим, верхняя граница — 1890 год. Как же Орешкин оказался в армии?
Методом исключения мы получаем единственный возможный вариант — московское ополчение. Именно тогда, когда после страшного Вяземского котла дорога на Москву оказалась открытой и надо было любой ценой задержать немцев до переброски сибирских и казахстанских дивизий, в формируемое московское ополчение разрешили набирать добровольцев в возрасте до 55 лет.
Туда и ушел тем страшным летом 1941 года 52-летний Григорий Орешкин. Ушел делать свою работу — защищать Родину.
Ополченцы Москвы. 1941 г.
По окончании битвы под Москвой, конечно, пожилых людей (а по меркам того времени 52-летний — это практически старик) демобилизовали из армии по расформированию ополчений. Из Московского ополчения в действующую армию перевели только ополченцев не старше 1902 года рождения.
Но, как мы видим, были и исключения. У Григория Орешкина оказалась слишком дефицитная военная специальность — хорошие топографы были в войну на вес золота. А он был очень хорошим топографом.
И попал наш Григорий Орешкин из огня — да в полымя. Из-под Москвы — в Сталинград.
Наверное, мы уже никогда не узнаем, что он вынес в ту войну, свою вторую мировую войну. Но, как или иначе, а первый документ, который имеется в нашем распоряжении — это его представление к медали «За оборону Сталинграда».
Как он выжил в том аду на Волге — не могу даже предположить. Но факт остается фактом — вот его фамилия среди других бойцов, находившихся на службе в управлении и частях 156 укрепрайона МЗО. Воинское звание – инженер-капитан. Должность — начальник топогруппы.
Дорога, начавшаяся в Бауманском военкомате, оказалась долгой.
Бывший лихой казачий сотник, ставший геодезистом и астрономом, прошел всю войну. От начала и до конца, с 1941-го по 1945-й.
Приказом командующего артиллерией Центральной группы войск от 6 сентября 1945 года «за образцовое выполнение боевых заданий Командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество» преподаватель топографии курсов младших лейтенантов артиллерии Центральной группы войск, инженер-капитан Орешкин Григорий Петрович награжден орденом Красной Звезды.
В представлении к его шестому ордену, полученному ровно через тридцать лет после пятого, отмечалось: «Работая преподавателем топографии на протяжении двух выпусков с обязанностями справлялся хорошо, курсанты его взводов по топографии подготовлены хорошо. Сам исполнителен и трудолюбив. Имеет большой практический опыт, в результате чего курсанты легко и доступно воспринимали материал на его уроках. Лично дисциплинирован, заслуженно пользуется авторитетом среди курсантов».
И курсантов, знаете ли, можно понять. Бывшего подъесаула, а ныне инженер-капитана Григория Петровича Орешкина действительно было за что уважать.
Сильный был человек, и офицер — настоящий.
«От героев былых времен не осталось порой имен — те, что приняли смертный бой, стали просто землей, травой...»
