Сначала я подумал: «Это безумие»: реальный план использования романов для предсказания войн

Три года назад небольшая группа учёных из немецкого университета начала беспрецедентное сотрудничество с военными, используя литературные произведения, чтобы попытаться спрогнозировать следующие мировые конфликты. Они что-то задумали? К старту курса о машинном и глубоком обучении делимся переводом статьи о проекте «Кассандра». Мы помним, что Хабр — не место для политики, поэтому постарались по возможности сократить политические подробности и взгляды, сделать акцент на подходе и результатах.

Когда автомобиль с затемнёнными окнами остановился на боковой улочке возле ботанического сада Тюбингена, внимательные прохожие могли заметить что-то необычное в его номерном знаке. В Германии первые несколько букв номера обычно обозначают муниципалитет, где зарегистрирован автомобиль. А буква Y зарезервирована для членов вооружённых сил.

Военные — редкое, если не сказать нежелательное, явление в Тюбингене. Живописный университетский город XV века, где родились великие немецкие умы, включая философа Георга Гегеля и поэта Фридриха Гёльдерлина, благодаря левым взглядам проживающих там людей из научных кругов является также современным оплотом немецкой партии «зелёных».

В 2018 году в кампусе университета росло сопротивление против планов по созданию ведущего в Европе исследовательского центра искусственного интеллекта в его окрестностях: «в «кибердолину» Тюбингена вовлечены производители оружия, что позорит интеллектуальную традицию университета», утверждали студенты, которые в том году заняли лекционный зал. Однако два высокопоставленных чиновника в полевой серой форме Бундесвера, которые вышли из автомобиля с Y в номере 1 февраля 2018 года, прибыли на враждебную территорию, чтобы пожать друг другу руки по поводу сотрудничества с академическими кругами, подобного которому мир ещё не видел.

Инициатива называлась Project Cassandra: в следующие два года университетские исследователи использовали свой опыт, чтобы помочь Министерству обороны Германии прогнозировать будущее.

Занятые в проекте люди из научных кругов не были специалистами по ИИ, учёными [в области точных наук] или политическими аналитиками. Люди, которых полковники искали в душной комнате на верхнем этаже, оказались небольшой группой литературоведов под руководством Юргена Вертхаймера, профессора сравнительной литературы с дикими кудрями и любовью к чёрным свитерам с высокими воротниками.

После ухода офицеров атмосфера в команде Вертхаймера оставалась напряжённой. Подарок в виде кроссовок с камуфляжной расцветкой и лака для ногтей военного зелёного цвета [не хаки] помог растопить лёд, но повод для беспокойства оставался. 

«Мы сомневались, стоит ли предавать проект огласке, — вспоминает Изабель Хольц, ассистент Вертхаймера. — Университет отказался от возможности официально сотрудничать с Министерством обороны, поэтому инициатива была реализована через Институт глобальной этики, независимое от факультета учреждение, созданное покойным католиком-диссидентом Гансом Кюнгом. Мы думали, что наши офисы могут забросать бомбами с краской или сделать что-то в этом роде».

Беспокоиться не стоило. «Кассандра достаёт свой Вальтер ППК», — гласил заголовок в местной прессе после объявления проекта, это была саркастическая ссылка на оружие Джеймса Бонда. Идея о том, что литература может использоваться Министерством обороны с целью заблаговременного выявления гражданских войн и гуманитарных катастроф, пишет газета Neckar-Chronik, была столь же очаровательна, сколь и безнадёжно наивна. «Спросите себя, почему военные финансируют то, что не принесёт никакой пользы».

В конце концов, запуск проекта «Кассандра» не сопровождался ни бомбами с краской, ни сидячими забастовками. «Общественность, — рассказывает Хольц, — «просто не воспринимала нас всерьёз. Люди решили, что мы сошли с ума».

Обвинения в безумии, рассказывает Вертхаймер, всегда были проклятием пророков и провидцев. Кассандра, троянская жрица из греческого мифа, обладала даром предвидения, который позволил ей предсказать нападение греческих воинов, скрывающихся внутри троянского коня, смерть микенского царя Агамемнона от рук его жены и её любовника, десятилетние скитания Одиссея и свою собственную гибель. Однако каждое её предупреждение было проигнорировано: «Она потеряла рассудок», — говорит Клитемнестра в пьесе Эсхила «Агамемнон», прежде чем хор отверг видения Кассандры:

С воплями бреда сливается песня пророка, 
Стройная песня судьбы.
Где ты нашла для напева такого лады,
Новым грозящие горем?

(пер. Соломона Константиновича Апта)

Идея о том, что романисты — это современные кассандры, «всегда говорящие истины, которые никогда не воспринимаются таковыми», может звучать решительно эзотерически. В Интернете можно найти огромное множество списков, восхваляющих книги, которые предсказали события до их времени, но большинство из них — это случайные акты ясновидения писателей-фантастов, которые описывали футуристическое технологическое оборудование.

В романе 1914 года «Мир освобождённый» Герберт Уэллс писал об атомных бомбах, радиоактивные элементы которых загрязняют поля сражений, — за три десятилетия до Хиросимы и Нагасаки. В романе британского писателя Джона Браннера «Стояние на Занзибаре» (1968) представлены европейские государства, образующие коллективный союз, превращение Китая в мировую державу, экономический упадок Детройта и вступление в должность «Президента Обоми».

И, естественно, роман Джорджа Оруэлла «1984», в котором однопартийное государство использует «телеэкраны» для идентификации людей по их выражению лица и сердечному ритму, написанный ранее чем за полвека до программы наблюдения Prism АНБ и Китая, использующего программы распознавания лиц для слежки за своими гражданами.

Но Вертхаймер считает, что великие писатели обладают «даром чувствительности». Литература, по его мнению, имеет тенденцию направлять социальные тенденции, настроения и особенно конфликты, которые политики предпочитают не обсуждать, пока они не вырвутся наружу.

«Писатели представляют реальность таким образом, что их читатели могут мгновенно представить себе мир и узнать себя в нём. Они действуют в одновременно объективной и субъективной плоскости, создавая реестр эмоционального окружения личной жизни людей на протяжении всей истории».

Нас интересует то, что задело за живое. Была ли книга отмечена наградами? Или её запретили, и автору пришлось покинуть страну?

Его любимый пример способности литературы определять социальное настроение и переносить его в будущее — пересказ мифа о Кассандре восточногерманской писательницей Кристой Вольф. В книге «Кассандра», опубликованной в 1983 году, Троя изображается как государство, не похожее на Германскую Демократическую Республику на поздней стадии, поддающееся паранойе тайной полиции, похожей на Штази, по мере того, как оно движется к не очень холодной войне. Кассандра, проклятая даром пророчества, также является шифром затруднений автора: Кассандра предвидит упадок, к которому движется её общество, но её предупреждения игнорируются военным патриархатом.

Если бы государства научились читать романы как своего рода литературный сейсмограф, утверждает Вертхаймер, они, возможно, смогли бы определить, какие конфликты находятся на грани взрыва насилия, и вмешаться, чтобы спасти, возможно, миллионы жизней.

[…]

Вертхаймер, который рассказывает, что боится толпы, никогда в жизни не участвовал в маршах. Вместо этого он проводил время в библиотеках, работая над диссертацией о Стефане Георге, поэте немецкого крыла движения l’Art pour l’Art — искусство ради искусства: идеи о том, что искусство не должно выполнять никакой другой функции, кроме как быть искусством. Если не считать обречённого романа с не столь успешной футбольной командой Мюнхена 1860, литература остаётся его призванием и единственным хобби, рассказывает 74-летний баварец с хриплым баварским акцентом, таким меланхоличным, что это наводит на мысль о том, что страсти тоже могут стать бременем.

[…]

Поскольку всё больше университетского финансирования направлялось в «кибердолину» Тюбингена, а не на факультеты искусств и гуманитарных наук, а на литературоведение оказывалось всё большее давление с требованием доказать, что оно может быть общественно полезным, Вертхаймер проявил своё активистское рвение.

15 декабря 2014 года он направил письмо Урсуле фон дер Ляйен — ныне председателю Европейской комиссии, а тогда министру обороны Германии. Он обратил её внимание на борьбу в Северной Нигерии с Боко Харам — террористической группировкой, название которой часто переводят как «Западное образование запрещено», нападающая на школы и сжигающая библиотеки. Столкновениям вооружённых сил, писал он, обычно предшествуют войны слов, а иногда и на словах, и поэтому слова также могут быть использованы для их предотвращения. Он был бы рад возможности применить разработанные им теории в этой области «на практике в рамках зарубежного развёртывания германских вооружённых сил».

Фон дер Ляйен никогда лично не отвечала на предложение Вертхаймера, но весной 2015 года он получил письмо из Управления политики Министерства обороны с приглашением на встречу. Спустя два года переговоров и встреч она поручила профессору из Тюбингена провести пилотный проект, чтобы проверить его идею о литературе как «системе раннего предупреждения». Кассандра» должна была продемонстрировать, как война в Косово и подъём «Боко Харам» могли быть спрогнозированы с помощью изучения литературных текстов.

Летом 2017 года Вертхаймер нанял небольшую команду исследователей, включая Флориана Рогге, неприметного студента магистратуры, работавшего над антидемократической сатирой в Веймарской республике, и Хольц, которая писала докторскую диссертацию о литературном вдохновении группы Баадер-Майнхоф. Комната, где команда собиралась каждую неделю, была увешана гигантскими военными картами и полками с литературой из Нигерии, Алжира и Косово. «Мы чувствовали, что нам выпала уникальная возможность, — вспоминает Хольц, — показать, что литература способна на большее».

[…]

Террористическая атака на нью-йоркские башни-близнецы, спровоцировавшая спешное вторжение в Афганистан, является примером того, что описал Нассим Николас Талеб в  книге «Чёрный лебедь» в 2007 году. События «Чёрного лебедя» происходят редко, имеют экстремальные последствия и кажутся предсказуемыми — хотя бы в ретроспективе. По мнению Талеба, во всё более связанном мире число таких событий растёт в геометрической прогрессии.

[…]

Единственное, что могут сделать правительства, — это попытаться предугадать направление, откуда он будет исходить, и заранее направить ресурсы в этом направлении. «Мудрость толпы» — вот главное оправдание в эпоху Буша и Блэра; тогда как следующее поколение глобальных лидеров хочет обрести дар предвидения.

В какой-то степени в этом нет ничего нового: предупреждение о надвигающихся кризисах — это то, чем должны заниматься иностранные разведки. Новое здесь то, что информация, которая раньше была доступна только шпионам, теперь свободно доступна в Интернете и может быть открыто собрана государственными структурами. Большие данные — это ресурс, работая с которым большинство современных правительств надеются найти чайные листья, что позволят им прочесть будущее. Америка и скандинавские страны лидируют в области предсказания конфликтов с помощью машинного обучения. В Великобритании Институт Алана Тьюринга пытается использовать ИИ для заблаговременного предупреждения политиков в рамках проекта «Глобальная городская аналитика для устойчивой обороны», или Guard.

Германия, внёсшая скромный вклад в афганскую войну и держалась в стороне от военных действий в Ираке, инвестировала около 43 млн. фунтов стерлингов в выяснение того, может ли она использовать инструменты данных для прогнозирования международных конфликтов. Она выделила ещё 2,6 млрд. фунтов стерлингов на расширение этого подхода до 2025 года. Центральным элементом этой попытки геополитического ясновидения является платформа управления метаданными, разработанная в Мюнхенском университете Федеральных вооружённых сил Германии. Он называется Preview — аббревиатура от «Prediction, Visualisation, Early Warning» — и курируется Карло Масала, профессором международной политики. Preview берёт информацию, которая может дать подсказку о том, где на планете вот-вот разразится кризис: RSS-ленты новостных сайтов, банки данных, отслеживающие военные конфликты, гражданские протесты или взрывы автомобильных бомб. Более широкие, структурные подсказки бросаются в глаза: ВВП на душу населения, региональные образовательные структуры, данные об изменении климата.

Вся эта необработанная информация поступает в Watson, платформу искусственного интеллекта IBM, которая помогает преобразовать эту информацию в карты с указанием потенциальных проблемных мест: зелёный цвет указывает на стабильность, оранжевый подчёркивает нестабильность, красный предупреждает о конфликте на грани эскалации. По словам одного из немецких чиновников, система прогнозирования на основе ИИ уже за несколько месяцев предупредила правительство Ангелы Меркель о повстанческом движении в северной провинции Мозамбика Кабу-Делгаду, где силы безопасности сражаются с боевиками, пытающимися создать исламское государство. Но система раннего предупреждения всё ещё находится в стадии разработки: цель состоит в том, чтобы в конечном счёте иметь возможность прогнозировать конфликты на год-полтора года вперёд.

«Германия, как и другие страны, с большей опаской относится к передаче стратегических оценок алгоритмам: некоторые аналитики в США считают, что ИИ в конечном счёте сможет полностью заменить человеческие прогнозы — мы в это не верим», — рассказывает Масала, живой, общительный человек немецко-итальянского происхождения, любящий подшучивать над серьёзным морализаторством своей страны по военным вопросам в социальных сетях (на его профиле в Твиттере изображён Тирион Ланнистер, вечно пьяный военный стратег из «Игры престолов»).  — Алгоритм может выполнять 84 % работы, но мы рассматриваем его как систему поддержки для аналитиков, а не как их замену».

Watson, суперкомпьютер для решения вопросов, — сердце усилий Preview по прогнозированию кризисов, требует секунды для обработки 500 Гб, что эквивалентно миллиону книг. Но Watson не умеет читать между строк. Профессор литературы казался идеальным дополнением к прямолинейным умениям компьютера.

Даже с командой из трёх исследователей задача, поставленная перед Вертхаймером, казалась непреодолимой. «В начале проекта мы думали, что большую часть времени будем проводить, сидя в библиотеках и читая книги, — вспоминает научный сотрудник Флориан Рогге. — Но мы довольно быстро поняли, что слишком много книг написано на языках, которыми мы не владеем».

Команда рассмотрела вопрос о майнинге текстов: сканировании книг на наличие эмоциональных слов и фраз для построения кластерной карты чувств, связанных с определёнными вопросами, географическими регионами или политическими деятелями. Они проконсультировались с отделом информационных технологий. Проблема заключалась в том, что для поиска текстов требуется оцифровка книг, причём выбранные исследователями поисковые термины должны быть определены заранее. 

«Он [Watson] бульдозером проехал бы по иронии, амбивалентности или метафорам, по всем интересующим нас литературным аспектам, — рассказывает Рогге. — Мы хотели, чтобы книги рассказали нам что-то, чего мы ещё не знали».

Группа решила сосредоточиться на том, что они назвали «литературной инфраструктурой»: что происходит вокруг текста? Как он принимается? «Мы заинтересовались тем, что задевает нервы, — рассказывает Рогге. — Была ли книга усыпана наградами и государственными премиями? Или она была запрещена, и автору пришлось покинуть страну?»

В Кувейте, например, после 2010 года участились романы о положении меньшинства бедуинов без гражданства. Многие из них были подвергнуты цензуре или запрещены вскоре после публикации, предвосхищая подавление протестов бедуинов в 2019 году.

Чтение книг в переводе оказалось неэффективным способом уловить такие тенденции. Рогге рассказывает, что в итоге за время работы над проектом он бегло прочитал не более 30 романов. Вместо чтения книг в переводе команда Вертхаймера обратилась к писателям и литературным критикам в интересующих её регионах. Реакция была на удивление восторженной. Писатель Воле Шойинка присылал ссылки на статьи в нигерийской прессе и давал контакты других писателей. Косовский писатель Беке Куфай организовал коллоквиум в посольстве своей страны в Берлине. На слушаниях в Париже и Мадриде присутствовали романисты из Алжира, Марокко, Египта, Израиля и Франции, большинство из которых вызвались оплатить своё участие из собственного кармана.

Наши системы уже могут предсказать конфликт на год вперёд. Но пять лет — это было что-то новое.

В 2018 году, спустя несколько недель после поездки офицеров Бундесвера в Тюбинген, Вертхаймер представил свои первоначальные выводы в Министерстве обороны в Берлине. Он привлёк внимание к литературному скандалу вокруг пьесы Йована Радуловича «Голубиная дыра» 1983 года о резне в Усташе против их сербских соседей, а также к исключению несербских писателей из Ассоциации сербских писателей в 1986 году. В последующие годы, по его словам, не было рассказов об албано-сербской дружбе или любовных историях и возросло количество ревизионистских исторических романов. Литература и литературные учреждения, сказал он военным, «проложили дорогу войне» за добрый десяток лет до начала кровопролития в Косово в 1998 году.

Карло Масала присутствовал на презентации. «Вначале я думал: это сумасшествие», — вспоминает он. — Это не взлетит». Но Масала, который посвятил часть своей научной карьеры изучению конфликта в Боснии, помнит, как усилению напряжённости в регионах предшествовало снижение числа межконфессиональных браков: «В Косово, казалось, на литературной сцене можно было обнаружить похожие ранние предупреждающие знаки».

«Это был небольшой проект, который дал удивительно много полезных результатов», — рассказывает один из присутствовавший на презентации сотрудников Министерства обороны. Вопреки нашим первоначальным ощущениям мы были взволнованы».

В своей попытке получить дальнейшее государственное финансирование команда Вертхаймера столкнулась с берлинским Институтом Фраунгофера, крупнейшей в Европе организацией, занимающейся прикладными исследованиями и разработками, которой было предложено провести такой же пилотный проект с основанным на данных подходом. «Кассандра» была просто лучше, рассказывает попросивший не называть его имени сотрудник Министерства обороны.

«Предсказать конфликт на год или полтора года вперёд — это то, на что наши системы уже были способны. «Кассандра» обещала прогнозировать беспорядки на пять-семь лет вперёд — это было что-то новое».

Министерство обороны Германии решило продлить финансирование проекта «Кассандра» на два года. Министерству хотелось, чтобы команда Вертхаймера разработала метод преобразования литературных знаний в твёрдые факты, которые могли бы быть использованы военными стратегами или оперативниками: «эмоциональные карты» кризисных регионов, особенно в Африке и на Ближнем Востоке, измеряющие «количество лексики насилия в хронологическом порядке».

У занятых в проекте людей были книги; но как они могли ввести свои результаты в машину? Задача за год преодолеть интеллектуальный разрыв между точными и гуманитарными науками выпала на долю Джулиана Шлихта, который был привлечён к проекту «Кассандра» в сентябре 2019 года, чтобы разработать способы преобразования литературной критики в точки данных. 30-летний студент факультета политики, социологии и исламоведения, изучавший инновационные стратегии Талибана для получения степени магистра, он был единственным членом команды, не имевшим литературного образования.

«Когда я присоединился к компании, я, вероятно, был среди скептиков, — рассказывает Шлихт, оглядываясь назад. — Придя в этот проект с опытом работы в политике, я подумал, что их подход был… довольно дерзким. После первой встречи был момент, когда я подумал: как это должно работать?»

Исследователи Вертхаймера всё больше интересовались Алжиром: страной, которая во время «арабской весны» в основном хранила молчание. Только 51,7 % избирателей в этой североафриканской стране пришли голосовать на президентских выборах 2014 года, что свидетельствует о политической апатии или усталости, порождённой жестокими воспоминаниями о гражданской войне, которая потрясла регион в 1990-х годах: Алжир в целом считается «стабильным» государством.

Тенденции в алжирском книгоиздании, однако, намекали на то, что в глубине что-то должно измениться. В романе Амара Мездада «Ивен Васс Дег Тефсут» («Весенний день»), написанном в 2014 году, рассказывается о группе людей, присоединившихся к жестоко разогнанной демонстрации. Роман-дневник Саида Сади «Алжир, возвращение эшафота» [L’Échec Recommence], написанный в 1991 году, был переиздан в северном алжирском регионе Кабилия в 2015 году, вновь обращаясь к берберской весне 1980-х годов. А в 2015 году вышел роман Буалема Сансала «2084»: La Fin Du Monde — антиутопия, отсылающая к Оруэллу, в которой исламистский диктатор использует религию, чтобы контролировать язык и умы своего народа. Бывший высокопоставленный правительственный чиновник, критиковавший рост политического ислама в Алжире, Сансал запретил свои книги в родной стране с 2006 года, но их по-прежнему читает широкая аудитория, что является ярким примером способности литературы задеть нерв.

Но превратить эти атмосферные сигналы в информацию, которая может быть полезна для лиц, принимающих военные или политические решения, оказалось непростой задачей. «Мы поняли, что существует противоречие между тем, как кто-то из гуманитариев и учёных будет составлять карту, — вспоминает Шлихт. — Историк культуры скажет: мой опыт подсказывает мне, что эта область красная, а та — жёлтая. Учёный, однако, спросит: как мы узнаем, когда жёлтая область станет оранжевой?»

Исследователи разработали включающую 9 показателей систему оценки риска для каждой книги: тематический охват, цензура текста, цензура автора, реакция СМИ, скандалы вокруг текста, скандалы вокруг автора, литературные награды автора, литературные награды текста и стратегия повествования. В каждой категории книге присваивался балл от -1 до +3: чем выше балл, тем «опаснее» текст.

В некоторых случаях требовались отрицательные оценки. Книга, рассказанная с нескольких точек зрения, например, из двух противоборствующих вражеских лагерей, получила ноль или -1 балл в категории «Стратегия повествования». Например, роман Золтана Даньи «Съёмщик туш» 2015 года набрал всего 12 баллов в основном потому, что в нём отражены югославские войны, без чёрно-белого изображения героев и злодеев. «Мы поняли, что литература также может помочь разрешить или смягчить конфликты, — рассказывает Шлихт. — Не каждая книга разделяет [определённые] мнения».

Антиутопическая фантастика из Алжира набрала гораздо больше баллов. Body Writing Мустафы Бенфодиля, роман-коллаж 2018 года, составленный из дневников и каракулей вымышленного астрофизика, погибшего в загадочной автокатастрофе в день президентских выборов, рассказывает о желании создать порядок из хаотичных воспоминаний о гражданской войне в Алжире в 1990-е годы, выражая тоску по демократическим переменам. Исследователи проекта Cassandra решили присвоить роману 20 баллов.

Если бы книга имела большее воздействие, она получила бы более высокую оценку: La Faille Мохамеда-Шерифа Лачичи, триллер 2018 года, рассказывающий о насилии в алжирских тюрьмах, коррумпированной правовой системе и растущем движении протеста, набрал 22 балла, потому что он представляет собой случай, когда известный и широко рецензируемый автор ставит под сомнение статус-кво. Наивысшую оценку в банке данных проекта из 300 книг получило произведение Сансала «2084»: команда Вертхаймера присвоила ему 25 баллов.

Система подсчёта баллов проекта имела несколько недостатков. Его показатели были податливы: должны ли восторженные рецензии или топорные статьи вносить вклад в оценку книги только в том случае, если они были опубликованы в стране её происхождения? Действительно ли книга с 24 пунктами в два раза опаснее, чем книга с 12 пунктами? Преобразование оценок в эмоциональные тепловые карты сопровождалось дополнительной проблемой: о чём на самом деле рассказывает антиутопический алжирский роман, действие которого происходит в параллельной Вселенной: о различных политических приверженцах Алжира и Орана? «Перевести литературу в цифры очень сложно; постоянно приходится идти на компромиссы, — рассказывает Рогге. — Чтобы выровнять неточности, нужно много книг».

Когда Азербайджан передал грузинским библиотекам антиармянские книги, проект спрогнозировал конфликт. Через год началась война.

Чутьё литературного сейсмографа оказалось даже надёжнее. В феврале 2019 года, через два года после того, как команда Вертхаймера определила Алжир как представляющий интерес регион, в Алжире и ряде других городов вспыхнули гражданские протесты, завершившиеся отставкой президента Абдельазиза Бутефлики. Когда летом 2020 года Вертхаймер передал результаты работы своей команды, они соответствовали формальным требованиям Министерства обороны, требуемой для перехода методологии на новый уровень. Проект «Кассандра» установил ощутимую связь между литературой и наблюдаемыми историческими событиями. В дополнение отмена поездок и семинаров из-за пандемии означала, что для бюджета исследование обошлось почти на 34 000 фунтов стерлингов дешевле.

Была назначена встреча с оперативным командованием. «Мы всё надеялись, — вспоминает Хольц. — Мы не могли дождаться, когда сможем применить наши выводы на практике».

Затем Вертхаймеру позвонили по телефону. Зимой 2020 года проект Cassandra будет прерван.

В таких последствиях некоторые винили пандемию, которая оказала непредвиденную нагрузку на государственные бюджеты. Другие указывали на пятилетний цикл перестановок на правительственных постах, в результате которых один из самых благосклонных к проекту офицеров был отправлен в Москву, а новая гвардия мало что знала о первоначальном обещании «Кассандры». По официальным каналам Министерство обороны хранит молчание: «В ретроспективе мы хотели бы подчеркнуть, как высоко мы оценили этот инновационный подход», — это всё, что смог сказать представитель по этому поводу.

«Конечно, это был сильный удар, тем более что мы его не ожидали», — рассказывает Хольц. В кулуарах некоторые чиновники по-прежнему озадачены. Прогнозирование кризиса с помощью литературы, по словам одного из авторов, стало бы «самореализующейся историей успеха». Оно идёт вместе с сетью энтузиастов и экспертов-добровольцев, которые могли не только помочь выявить конфликт за несколько лет до его начала, но и предоставить дипломатическому корпусу подходящую для его подавления контрпропаганду. Возможно, размышлял другой чиновник, проект «Кассандра» просто слишком хорош, чтобы быть правдой, и рисковал обнаружить более дорогостоящие начинания основанных на данных программ.

В греческом мифе предупреждения Кассандры остаются без внимания, потому что троянская жрица была проклята богом Аполлоном, разгневанным отказом. В современной адаптации Кристы Вольф троянские генералы знают, что она рассказывает правду, но игнорируют её. 

«Царь Приам предпочитает оставаться в неведении из политического расчёта, — рассказывает Вертхаймер. — Раньше я считал, что современные политики не такие, как все, что они просто не знают чего-то лучше. Оказывается, они очень похожи на своих древних собратьев: они предпочитают не знать».

В одном из своих последних докладов Министерству обороны в конце 2019 года Вертхаймер обратил внимание на интересное развитие событий на Кавказе. Министерство культуры Азербайджана недавно отправило в библиотеки Грузии книги с явным антиармянским содержанием, например произведения поэта Халила Рза Улутюрка. Он предупредил о присутствии признаков того, что Азербайджан наращивает пропагандистские усилия в разгорающемся территориальном конфликте с соседней республикой. […] Германия и ЕС тем временем смотрели и молчали: одно дело — уметь предсказывать будущее, другое — знать, что делать с полученной информацией.

По его собственным словам, Вертхаймер не испытывает горечи по поводу окончания проекта «Кассандра»: «Я не чувствую горечи, только меланхолию». В любом случае у проекта может быть будущее. Министерство внутренних дел Германии поручило его команде исследовать скрытые шрамы процесса воссоединения страны. […]

Над его письменным столом в Тюбингене висит карта мира с туристическими визами, приколотыми к белым местам рядом с континентами. «Литература занимает центральное место в моей жизни, — рассказывает он, — но только потому, что я верю, что она может стать плацдармом в реальный мир».

Эта статья — прекрасное напоминание о важности естественного языка; и если вам интересно работать с ним, то вы можете обратить внимание на наш курс «Machine Learning и Deep Learning», а если хочется анализировать данные самостоятельно, делать на основе данных корректные выводы и извлекать из них пользу, то вы можете присмотреться к нашему флагманскому курсу по Data Science.

Узнайте, как прокачаться и в других специальностях или освоить их с нуля:

• Профессия Data Scientist

• Профессия Data Analyst

• Курс по Data Engineering